Игры, в которые играют люди…

Владимир Николаевич Рогатин родился в г. Иркутске. В 2006 году окончил исторический факультет Одесского национального университета имени И. И. Мечникова. В 2018 году защитил кандидатскую диссертацию по истории на тему «Новые религиозные движения на Украине (2000–2014 гг.)». В настоящее время проживает в Казани, преподает на кафедре религиоведения Института социально-философских наук и массовых коммуникаций Казанского федерального университета. Автор монографий и публикаций, посвященных вопросам дискриминации Украинской православной церкви Московского патриархата.

Об особенностях политической и общественной жизни на Украине беседуем с ученым-религиоведом, много лет прожившим в этой стране, а ныне преподавателем кафедры религиоведения Института социально-философских наук и массовых коммуникаций Казанского федерального университета Владимиром РОГАТИНЫМ.

– Владимир Николаевич, сейчас много говорят о том, что русские и украинцы – один народ. Вы согласны?

– В рамках славянского сегмента – русских, украинцев, белорусов – отличительных визуальных признаков не существует. Думаю, это вопрос, связанный в большей степени не с этническими характеристиками, а с культурным соотношением себя с той или иной традицией, национальной идентичностью. Мне импонирует мысль Владимира Владимировича Путина, что русские и украинцы – один народ. Для меня это так.

– Вы много лет прожили на Украине?

– Практически всю сознательную жизнь – до 2016 года.

– Как формировался украинский шовинизм?

– Мы жили в Николаеве (Восточная Украина). В детстве, юношестве звучание украинского языка было достаточно редким явлением, поскольку Николаев – русский город корабелов. Первичным символом национализма, как ни странно, стал поэт Тарас Шевченко. Все маргинальные в то время попытки проведения националистических акций, в том числе связанные с именем Степана Бандеры и другими участниками бандформирований, проходили у памятника поэту. Так было в Николаеве. Западная же Украина жила несколько иными идеалами. Там национализм продвигался деятелями партии «Рух» (создана в 1989 году). Ее основу составляли диссиденты, высланные в разные уголки Советского Союза и вернувшиеся на Украину в перестройку, а также представители диаспор за рубежом: именно в рамках диаспор – в США, Канаде, европейских странах – националистические идеи могли развиваться и распространяться, не встречая никакого сопротивления. И именно с ними связан первый конфликт – разгромы православных епархий на Западной Украине в 1991–1993 годах.

– Националисты были ударной силой?

– Совершенно верно. И власть вместо того, чтобы пресечь духовный вандализм, никак не реагировала, закрыв глаза на происходящее. С ее молчаливого согласия и попустительства происходили невероятные не только для православного, для любого культурного человека вещи. В этот период были разгромлены четыре епархии Украинской православной церкви Московского патриархата (УПЦ МП) на западе страны. Так, из 1237 общин Львовской епархии УПЦ МП по состоянию на 1989 год к концу 1992-го осталось всего 156. В Ивано-Франковской епархии
с 1990 по 2004 год количество приходов снизилось с 369 до 287. Безнаказанность позволила националистам окопаться на данной территории и в рамках в том числе политических партий набирать популярность и создавать различные альянсы, развиваясь дальше. То, что еще недавно считалось неприемлемым, становилось для общества допустимым, а некоторыми даже приветствовалось. Был громкий скандал, когда в 2016 году консулу Украины в Гамбурге Василию Марущинцу подарили торт с надписью «Mein Kampf 60». Но это неслучайно: именно националистам отдали на откуп Министерство иностранных дел, контакты с диаспорами стали важнейшим элементом их работы.

– Шовинистические проявления игнорировались элитами?

– Я бы сказал, гармонично эксплуатировались. И в этой эксплуатации элиты переиграли сами себя. Причем национализм на Украине развивался сразу в нескольких направлениях. Во-первых, это неонацистские движения, которые соотносят себя с фашистской символикой, идеологией и опираются на немецких теоретиков. Во-вторых, бандеровские организации, которые представляют собой национализм с местным колоритом, основанный на трудах Бандеры, Шухевича и других.

– Они пересекаются?

– Скорее конкурируют. Неонацистское движение больше представлено на юго-востоке, раньше центр был в Харькове, а бандеровское – в Западной Украине.

– Православная церковь тоже, Вы сказали, использовалась для продвижения национализма?

– Когда страна формировалась в 1991 году, поднимался вопрос о возвращении униатов, греко-католиков и появились такие альтернативные проекты, как Украинская автокефальная православная церковь (УАПЦ создана в 1990 году), которая оказалась связана с некоторыми националистическими организациями, поддержкой их идеологии. В дальнейшем, в 1992 году, возникла еще Украинская православная церковь Киевского патриархата (УПЦ КП) в результате раскола с Украинской православной церковью Московского патриархата. Именно эти церкви и несколько беглых епископов УПЦ МП в 2018 году объединились в Православную церковь Украины (ПЦУ). Приверженцы ПЦУ возводят свою историю к Киевской митрополии, находившейся в юрисдикции Константинопольского патриархата, отрицая законность ее передачи в юрисдикцию Московского патриарха в 1686 году. Кроме того, появились различные маргинальные ветки Украинской православной церкви, которых насчитывалось порядка двух десятков. И опять-таки УАПЦ базировалась в основном в западных областях Украины, УПЦ КП – в западной и фрагментарно в юго-восточной части.

– Почему общество поддержало церковный раскол?

– Разрыв с советским коммунистическим прошлым сопровождался отказом от идеологии марксизма-ленинизма и научного атеизма. Все повально становились верующими. Это наложилось на обретение Украиной независимости, поэтому отказ от принадлежности к УПЦ МП, находящейся в единстве с РПЦ, через такие националистические церкви стал элементом дистанцирования от русской культуры и России в целом. Обе церкви превратились в крайне заполитизированные объединения. Они получили поддержку от первого Президента Украины Леонида Кравчука (1991–1994 гг.), что позволило им удерживать свои позиции. И от революции к революции они становились одним из элементов эксплуатации украинского национализма в рамках поисков альтернативы пророссийскому вектору. Леонид Кучма в 2003 году выпустил книгу под названием «Украина – не Россия», и эта дистанция под личиной многовекторности развития по факту служила идее переноса Украины из общекультурного поля России в культурное поле Европы.

– Запад был заинтересован в развитии этих процессов?

– Судя по вложениям, да. Поддержка осуществлялась финансовыми вливаниями, в том числе через благотворительные фонды, некоммерческие организации и партии, финансируемые представителями так называемого свободного толерантного общества, такими, например, как Джордж Сорос. Причем работа велась масштабно в нескольких направлениях: это и развитие национализма, и работа с элитой. Отмечу один только факт: почти все президенты (кроме Виктора Ющенко) приходили к власти на пророссийских лозунгах, а потом вдруг меняли свои взгляды на противоположные. Вот такие игры.

– Значит, в обществе присутствовали пророссийские настроения?

– Среди населения они доминировали и эксплуатировались элитами, стремящимися к власти. В этом и проявлялась многовекторность: риторика была пророссийская, а по факту элиты занимались продвижением интересов Запада во все сферы общественно-политической жизни.

– Многовекторность? Видимо, один из западных терминов. Мы бы сказали по-другому.

– Многовекторность хорошо просматривается в моделях взаимодействия народных депутатов Верховной Рады Украины. Депутаты проходили в Верховную Раду под одними лозунгами, от одной партии, потом могли перейти в другую партию с совершенно противоположными идеями. Это было типичным явлением политической жизни, такие депутаты назывались в народе «тушками», поскольку покупались политическими партиями.

– События 2014 года закономерны с точки зрения диалектики всего происходящего в стране или был элемент случайности?

– Думаю, это логическое завершение доминирования определенных групп, о которых мы уже сказали.

– Россия могла вмешаться?

– Попытки были. Например, создание общественных организаций, таких как «Русское содружество» (2007 г.), Всеукраинская общественная организация «Правозащитное общественное движение „Русскоязычная Украина“» (2009 г.), и ряда других. Но, к сожалению, все они опирались на маргинальные организации, которые не являлись лидерами. Украинское мышление работает так: если есть политический заказ, который финансируется в рублях или долларах, то предпочтение оказывается тому, который дороже. Россия вкладывала ресурсы в развитие своих интересов в общественной сфере на этой территории не в соразмерном объеме. И все же, я думаю, если бы в 2014 году на Украине провели, как недавно в Казахстане, такую же операцию ОДКБ, российские войска встречали бы в Киеве с цветами и овациями, потому что тогда большая часть населения, которая голосовала за Виктора Януковича, оказалась пораженной в правах, так же как сотрудники «Беркута» и полиции. Риторика была следующая: за такого президента могло голосовать только быдло. На тот момент разлом общества был 50/50. Националистический крен станет заметен после присоединения Крыма к России, поскольку отчуждение данной территории будет воспринято как национальное поражение, чем и воспользовались определенные группы, чтобы установить свое доминирование по всей стране. В 2014 году прошли многочисленные митинги против евромайдана, в том числе и в Николаеве, где собиралось до 15 тысяч человек. После этого начались массовые точечные репрессии, информационное давление, в результате все вынуждены были заткнуться или уехать с Украины. Иначе – два пути: отправляли воевать в АТО или мучили в застенках, где без всякого следствия людей держали годами. После евромайдана полиция полностью была деморализована и не вмешивалась. Легализация насилия оказалась в руках националистов. Все те бесчеловечные и жуткие формы насилия украинских неонацистов, которые стали достоянием современной общественности, в течение восьми лет также практиковались и на приграничных территориях ЛНР и ДНР в отношении мирного населения.

– Можно сказать, что в 2014 году Украина полностью утратила свою независимость?

– Да, по крайней мере, нами ощущалась полная потеря субъектности, и в дальнейшем мои сограждане стали участниками игры по чужим правилам. Иногда, правда, случались парадоксы, когда хвост начинал вилять собакой: власти усугубляли свою политику, чтобы не сходить с повестки дня западных стран, которые вливали еще больше средств, реализуя краткосрочные и долгосрочные проекты, – такой прагматичный подход. Мы никогда не были для Запада равноценными партнерами.

– Как думаете, много украинцев чувствуют, что их использовали?

– Думаю, все. Даже Зеленский в своих публичных упреках к НАТО и западным странам говорит об этом. Но есть особенность: это не что-то гнетущее и оскорбительное. В рамках местных нарративов присутствует идея, что украинец – крайне хитрый человек. На данную тему много анекдотов и поговорок, например: когда украинец родился, еврей заплакал. Такие игры воспринимались как приемлемые. Но после того, как в уравнение начали вплетаться человеческие жизни – жертвы операции на Донбассе, игры приобрели людоедский характер. Жизни украинцев стали их элементами.

– Что знали о происходящем на Донбассе после 2014 года жители других регионов страны? Каковы были источники?

– Во-первых, пропаганда, во-вторых, солдаты ВСУ, которые там непосредственно воевали, и, в-третьих, российские СМИ – вот основные источники. То есть информация была. Что о ней думали? Пропаганда развивала идею, что в Донецке и Луганске убивают не украинцев, их там вообще не существует. Там только русские наемники и сепаратисты, в отношении которых разрешен любой вид насилия.

– На Ваш взгляд, в современном российском обществе растет раздражение в отношении так называемой «пятой колонны»?

– Да, растет. Чем больше Америка показывает неуважение к России, чем больше откровенного обмана и двойных стандартов со стороны так называемого коллективного Запада, тем больше дискредитируются местные либералы. Кроме того, в России нет такой многовекторности. Здесь у большой части населения присутствует понимание национальных интересов страны, чего Украина была лишена после 2014 года. Соответственно, если у страны есть независимая политика, сразу видно людей, которые этому вектору пытаются помешать, продвигая чужие интересы.

– На кого они могут опереться?

– В первую очередь на молодежь, которую можно обмануть обещаниями, заманить иллюзиями американской мечты, западного образа жизни. Вторая категория – те, кого можно купить, и кто хочет, чтобы его купили. Как правило, их находят среди людей, оказавшихся, скажем так, не у кормушки. Третья категория связана с проявлениями национализма, сепаратизма – стратегия, направленная на получение каких-то преференций в результате разрушения страны.

– В 2016 году Вы уехали с Украины. Почему?

– Это вынужденный отъезд в связи с профессиональной деятельностью, в рамках которой у меня были опубликованы научные произведения по дискриминации Украинской православной церкви Московского патриархата. Мне посоветовали уехать. Так я попал в Казань.

– Вы хотели бы вернуться, если будет возможность?

– Нет, не хотел бы. Я родился в Иркутске и постоянно получал претензии за запись в паспорте, где указано: место рождения – Россия. Возвращаться в это больное и озлобленное общество не хочу. Нам, мне и моей семье, оказалось намного комфортнее в полинациональном Татарстане, чем со своими братьями-славянами на Украине.

Марина ГЛЕБОВА

На главную
Яндекс.Метрика