Алексей ЗУБАРЕВ: «Я – пролетарий музтруда»

– Алексей Павлович, поздравляю с юбилеем «Аквариума», он по-настоящему золотой! Приоткройте завесу тайны: каким будет новый альбом группы? Когда он выйдет? Какая у него концепция?

– Честно, я запутался. У меня пока сумбурное ощущение от услышанного в разное время материала. Много сделано, но надо выстроить, собрать красиво в стройное явление. Это может только Борис Гребенщиков. Ну, при участии уважаемых им западных продюсеров. Я давно стараюсь быть аккуратным в советах. У меня рука тяжелая, своя наработанная стилистика. А это не всегда ко двору. Да и некогда в Лондон кататься. Пока Борис пишет один альбом, у меня два-три фильма выходят.

– В прошлом году Борис Гребенщиков выпустил свой перевод «Бхагавад-Гиты», над которым работал не одно десятилетие. Интересен ли Вам этот аспект его деятельности? Какие вообще религиозные и философские книги оказали на Вас воздействие?

– Я не книжник. Периодами читал запоем. Иногда хотелось что-то перечитать. Ну, как «…шампанского бутылку и перечти…». Иногда книги совпадали с тем, что меня волновало. Мог и белиберду какую-нибудь почитать, если она удивляла. Первыми философскими были «Что делать?» и Заратустра. Помню, мы много о них говорили с моим другом по школьной парте Женей Пуссером (лидер группы «Клуб кавалера Глюка»). Дальше были все самиздаты по индийской, буддийской тематике. В армии попалась книга Жан-Жака Руссо. Кажется, «Воспитание чувств». «Записки из Мертвого дома» Федора Достоевского. Хотя и «Капитал» небезызвестного товарища (Карл Маркс. – Ред.) штудировал. Редко читаю насквозь до конца. Скорее ищу ответ на внутренние вопросы. Нашел что-то по теме – думай дальше сам. И в любом образовании иду от практики. Например, в музыке – я на сцене с 12 лет, тогда уже начал сочинять. Не только песни, но вполне интересную музыку и по идеям, и по форме. А теоретические вопросы по композиции стал изучать только после 20 лет, когда вопросы и проблемы композиции оказались актуальными для меня.

Борис же – настоящий книгочей. В 1990-е постоянно подкидывал литературу. Это был последний период, когда я много читал. Последний его перевод пока не открывал, для меня еще не актуально. Мне сейчас ближе аудиокниги и лекции на интересующие меня темы.

– Насколько Вам близка практика тотального пребывания в настоящем моменте, без оглядки на мысли о прошлом и будущем? Или для Вас и эта тема далека?

– Опять же с практической точки зрения – близка. Музыка для меня – прежде всего импровизация. Сконцентрированная медитация без задачи запомнить, повторить, сделать похожей на прошлые образцы, чужие или свои. Возможно, не того уровня ответ, какого Вы ждали. Но для меня это ежедневная философская практика, может быть примитивная.

– Несколько лет назад один из основателей группы Джордж Гуницкий написал книгу об «Аквариуме» («Осторожно! Играет «Аквариум»!»). В свое время рассуждения о группе выпустили и Дюша Романов, и Всеволод Гаккель. Не собираетесь порадовать воспоминаниями?

– За 30 лет непосредственного контакта с таким явлением, как «Аквариум», у меня выработалось понимание моего места в этой истории. Не хочу, чтобы показалось, будто я пытаюсь добавить значимости своему участию в группе или откреститься и говорить, что я так… зашел покурить. Сложность в том, что с группой выступали очень многие музыканты, а легенда нужна одна и образ один. И лучше всего для этого подходит один состав года 1985–1986 (могу быть неточным). Но в любом случае не тот состав, который на сцене сейчас. А вспоминая озвученную выше теорию, скажу: в данный момент на сцене все музыканты и зрители вне времени и пространства воплощают образ, живут в постоянном измерении по имени «Аквариум». Но материализации это не подлежит. А я и сам писать книги не мастер, и в ветераны не спешу, и в легенды не целю. Я – пролетарий музтруда. Пишу музыку, играю. Это меня и кормит. И веселит.

– Какой период в «Аквариуме» Вы считаете наиболее плодотворным и интересным для Вас? Может быть, есть любимый альбом?

– Интересно то, что происходит сейчас, в данную секунду. Так всегда было. А следов больше оставил в 1993–1997-м. Любимых записей нет. И концертники мне интересней. Не только свои, но и чужие. Честнее они.

– Как познакомились с Борисом Борисовичем? Каково быть частью «Аквариума» столько лет?

– Центр Петербурга, тогда Ленинграда (страшно как звучит теперь это слово). Ощущение, что все друг друга знали. Многие музыканты, с кем играл из Снегиревки. Это роддом. Улицы, сквер, тусовки, концерты – все всем известно. Боря очень интересовался группой «Сезон дождей», где я играл. Мне был тоже интересен его подход к процессу, но я больше тянулся к инструментальной музыке (ужасный термин, но другого обозначения нет). Где-то к 1990 году я понял, что интересный мне жанр убит, в ход пошли синтюки и самоиграйки, поющие мальчики/девочки. В ресторанный джаз окунаться не хотелось. Работал студийным музыкантом. Стал чаще совпадать с Борисом и однажды поехал с ним в тур. На сцене с Гребенщиковым мне показалось интереснее, чем с другими. Тогда это воспринималось как приятный эпизод. Ощущение, что я в группе, появилось позже, в период записи альбома «Любимые песни Рамзеса IV» (1993 г.).

– Какие воспоминания остались у Вас от записи альбома «Рапсодия для воды» (1997 г.)? Как сами его оцениваете спустя столько лет?

– Хорошая история. Чистая. Спасибо Никите Иванову-Номану, продюссировал очень скрупулезно. Мне теперь кажется, что все там чуть робко сделано, но тактично. Как и в моем сольном альбоме «Тайные записки международного лейтенанта» (1995 г.), записанном с ним же несколько ранее. В нем отметились близкие мне музыканты. Ну, кроме великих. «Рапсодия для воды» тоже поначалу не была в каталоге группы, а просто диск под двумя фамилиями. Но мифология вносит свои коррективы.

– По энергетике и душевности «Аквариум» по-прежнему одна из лучших концертных групп страны. Доставляют ли живые выступления Вам прежнюю радость или теперь это просто труд?

– Конечно, радость. Усталость приходит позже. В номере или дома. Тогда и понимаешь, что было проделано большое трудное дело. На то, что обычно называют работой, больше похоже написание музыки в кино. Там чаще приходится делать поправки на условия, вкусы соавторов, общую задачу. И срок исполнения другой. Иногда годы. А на сцене все сиюминутно, импровизационно.

– Как возникло желание стать музыкантом?

– Маленьким был еще… Не помню, какая музыка первой запала в душу. Мамины песни, наверное. Скорее всего, народные. Музыки в доме было много. Детские пластинки. Помню шок от произведений Сергея Прокофьева. В девять лет мама протащила на концертное исполнение «Пер Гюнта» в Большом зале филармонии (детей до 12 лет не пускали на вечерние концерты). Результат – температура 39 с лишним, бессонная ночь у семьи, а утром ослабший плелся в школу. Диагноз поставить мама-врач не смогла. С 1965 года слушал Beatles. Старшие братья-студенты переписывали всяческие записи с магнитофона на магнитофон. Думаю, там были не только Beatles, но в деталях разбираться не собирался. Я уже знал, чем хочу заниматься. В семь лет, помню, заявил пацанам во дворе, что стану руководителем ансамбля и буду писать музыку в кино.

– Интересно узнать о Ваших воспоминаниях, связанных с Казанью.

– Если о личном, то моя бабушка, которую я никогда не видел, родом оттуда. Папа рассказывал, что она, будучи институткой, видела Кровавое воскресенье из Александровского сада. Сошла с ума и умерла, когда деда – бывшего губернского землемера Вятки – замучили на допросе чекисты. Из того, что касается «Аквариума», Казань – родина Олега Сакмарова. Там были его друзья, семья, с которыми мы знакомились по прибытии. Концертов не помню. В первый приезд в Казань с группой попросил остановить машину, чтобы купить сигарет. Охранник удержал меня, сказав: «Сам куплю. Таких, как ты, здесь бьют без заводки и предупреждения». Я тогда после армии был пацифистом и не стрелял.

– Какие советы Вы дали бы начинающим музыкантам? Существуют ли рецепты успешной музыкальной карьеры?

– Про карьеру боюсь говорить, ибо рецепта не знаю. Есть одна вещь, ради которой можно и претерпеть, и стоит сделать это. На каждой вашей ноте должно стоять ваше клеймо. Во всех смыслах. Надо так играть, чтобы узнавали. Будут причесывать – стреляйте навскидку. Не позволяйте затирать свое имя. Не в последних строчках титров указывать, а чтобы увидели. И играйте так, чтобы запомнили.

– Вы начинали играть рок-н-ролл в советские времена, когда это было, мягко говоря, не поощряемо. Как удалось в таких условиях сохранить верность любимой музыке?

– Ничем другим заниматься было не интересно. Скука кругом, тоска. Вся жизнь там, где эти звуки: гитары, девушки, друзья; или попытка играть, или послушать, на крайняк – обсудить. Но в совке не только рок-н-роллу доставалось. Официоз. Обязательность специального образования. Мне повезло, я стал официальным автором через филармонию. Зарегистрировали мои стилизации, которые я исполнял под видом классических произведений. А могли и зарыть. Но это не верность какой-то музыке, а просто ежедневная постоянная медитация, которая лечит, помогает, сопровождает. Поэтому и в условиях карантина для меня особенно ничего не изменилось.

– Алексей Павлович, большое спасибо за беседу. И еще раз с юбилеем любимого многими «Аквариума»!

Фарид ДИБАЕВ
Фото из личного архива Алексея Зубарева

На главную
Яндекс.Метрика